Рубрика «Цена провала» про предпринимателей, которые не боятся своих ошибок и совершают их, чтобы идти дальше. Беседует и задает вопросы эксклюзивно для Spot Мадина Рузматова.
Мадина Рузматова
Год назад «Цена провала» на Spot подошла к логическому завершению. Нет, не потому что не о ком писать, а потому, что рассказывать о провалах стало мейнстримом.
Многие известные и не очень бизнесмены заговорили о своих ошибках, очевидно, понимая, что именно здесь лежит точка входа в бесплатный PR, доверие аудитории и «трушность» проектов.
В тот момент мне показалось, что миссия и цель проекта завершены. Наступила пандемия и о провалах начали не просто говорить, а кричать. Закрывались компании, люди теряли работу, страна теряла деньги и экономику.
Казалось бы, самый большой провал 2020 на поверхности, но именно когда он завершился я осознала, что этот проект никогда и не был про ошибки в предпринимательстве. Он про правду и искренность. Про то, о чем бизнес может забыть в суете процессов, задач и дедлайнов.
Так начался второй цикл материалов для Spot. Мы выбрали еще восемь невероятных историй. В них — несколько инфлюенсеров, новые имена и очень громкие персоны. Погружаясь в их истории, попробуйте сдвинуть предрассудки, читать между строк и поймать атмосферу.
Эта история о том, как провалы и ошибки меняют бизнес. Меняют людей. Меняют всё. Мы гонимся за успехом, не замечая, что именно неудачи двигают нас вперед.
На этот раз откровенно о своих провалах и разочарованиях рассказал эксперт по маркетингу (в прошлом CMO компаний Imkon Plus и LeBazar), сооснователь агентства маркетинговых коммуникаций Mirror Management Азизбек Юсуфов.
***
Расскажи, как пандемия сказалась на твоей работе, на индустрии рекламы.
Большинство моих клиентов представители локального бизнеса, так что я сторонник того, чтобы всё это скорее закончилось. На нашем рынке между местными и зарубежными игроками существует большая разница.
Если рынок «Урикзар» закроется хотя бы на один день, это моментально скажется на деятельности местных предпринимателей — они сразу же отреагируют и начнут сокращать рекламный бюджет.
Сильно сократились конкретно бюджеты твоих клиентов?
Сложно сказать. Есть компании, которые вообще ушли в ноль и прекратили активность, исключили даже любое упоминание о бренде в соцсетях. Есть компании, которые, наоборот, увеличили бюджет на рекламу в несколько раз.
К примеру, «Маселко» в период пандемии выделила крупную сумму на медийное продвижение. Они поняли, что во время карантина люди сидели дома и смотрели телевизор, соответственно, телепросмотры били исторические рекорды. Все регионы потребляли контент и это был лучший период для донесения информации о бренде или продукте до конечного потребителя.
Но я рассматриваю ситуацию не только с позиции рекламного рынка. Во мне живет маркетолог, зачастую мне это даже мешает, ведь я, как управляющий в агентстве, которое продает рекламу, заинтересован в том, чтобы клиент купил её у меня.
По идее, на этом моя миссия должна заканчиваться: клиент покупает рекламу, а дальше его проблемы. Но маркетолог внутри меня постоянно пытается переубедить клиента: «Подожди, зачем ты сейчас идешь в телевизор? Ты только вчера открылся. У тебя продукта еще в Ташкенте даже нет. Ты куда идешь? Пандемия, в конце концов!»
Получается, ты можешь отговаривать клиентов покупать у тебя?
Да. И я сумел отговорить немало компаний, потому что когда вижу, что реклама не нужна, то сразу так и говорю. Например, остановил от слива бюджетов один локальный бренд.
Ты нервничаешь, когда теряешь деньги?
Нет. Вообще нет. Я успел поработать наемным сотрудником, успел создать бизнес в партнерстве, затем снова вернуться в наемные работники, потом опять открыть бизнес. С моим опытом я не переживаю о потерянных деньгах.
Когда мы с тобой договорились поговорить о факапах, ты сказал, что один из них как-то связан с партнерами. Получается, ты уже обжигался. Что сейчас?
Я люблю работать с партнерами — между нами есть абсолютное доверие, но существуют некоторые соглашения, по которым мы можем проверить друг друга. Это спасает отношения от личных обид.
Например, мой партнер может подойти ко мне и сказать: «Азиз, это белое, а не черное». Я могу считать иначе, но приму его мнение.
Абсолютное доверие появляется тогда, когда вы можете перепроверить мнение друг друга и прийти к одному. К сожалению, в прошлом у меня не было такого положительного опыта.
Я из простой семьи. Родители во многом себе отказывали, чтобы дать мне хорошее образование. Я учился в хорошей школе и престижном институте. В какой-то момент я понял, что дальше мне нужно самому стремиться к большему.
В 17−18 лет я начал работать наемным работником, потом мне поступило предложение организовать свой бизнес, который оказался большим разводом.
А в найме ты работал у…
… Джахонгира Артыкходжаева, например. В рекламе — у Анвара Юлдашева. Я считаю их крутыми профессионалами. У них я многому научился.
Меня часто спрашивают, кого я считаю лучшим маркетологом в Узбекистане. Я сам маркетолог и мне этот вопрос кажется не совсем корректным, но всегда четко отвечаю, что лучший маркетолог в стране — это Джахонгир Абидович.
Я с ним работал всего лишь год, мы создавали отдел маркетинга и называли его PR-отделом. На самом деле, мы не понимали ни маркетинга, ни PR. Тогда он мне говорил: «Будем делать так и так». Например, повесить наружные баннеры со звездами по их согласию и с бюджетом только на размещение.
Сейчас я вижу, что топовые маркетологи пытаются проводить похожие активности, но им не удается, а у нас тогда получалось. Я до сих пор пользуюсь теми знаниями, что получил за год работы под его руководством.
Многие сейчас отметят, что он никогда не был маркетологом, в прошлом — владелец бизнеса. Но нужно понимать, что любой основатель компании это, в первую очередь, маркетолог. Человек, который знает как общаться со своим клиентом, где, зачем и почему.
Фото: Евгений Сорочин / Spot
Давай про провалы поговорим.
Первый мой рабочий факап был в Akfa. Честно могу сказать, что бесполезно потратил и не вернул $20 000.
Мне было тогда 19 лет. Я работаю в Akfa — на тот момент нет ни холдинга, ни завода. Привозим товар оптом и продаем. Джахонгир Абидович уже успешный бизнесмен.
Он, кстати, первый, кто реализовал кейс селебрити-маркетинга в Узбекистане — в 2004—2005 годах весь Ташкент был в баннерах, на которых артисты рекламировали окна Akfa. Со всеми артистами он договаривался сам. Он всех знал. И мы тогда, насколько я знаю, никому не платили за съемки в рекламе.
Возвращаясь к моему факапу. Шеф пообещал быть спонсором и организатором концерта одного из артистов, поручил это дело мне. Я тогда учился на третьем курсе и ни разу не проводил такие мероприятия, но за проект взялся.
Так вот. Мы начинаем подготовку к концерту, я участвую во всех процессах, начиная от аренды концертного зала и заканчивая заказом билетов. Они поступают в продажу, но плохо покупают.
Оказалось, чтобы заполнить зал, нужно работать с профсоюзами. К тому же, именно в тот месяц перед нашим мероприятием должны были пройти концертные дни у топовых артистов.
В итоге из 8 000 билетов на два дня мне не удалось продать даже 1 000. Я, само собой, весь на нервах, потому что понимаю, что потратил $20 000, это на тот момент цена 6−7 квартир.
Джахонгир Абидович заметил, что со мной что-то происходит, пригласил к себе поговорить. Я ему все честно рассказал, спросил, что мне сделать, чтобы потери вернуть. Он мне сказал пару поддерживающих фраз, и то, что деньги его, а не мои. Стало быть, ему решать, как их вкладывать или терять. Я вышел от него в шоке, но полный уверенности.
Концерт через два дня. В разговоре я пообещал шефу, что смогу заполнить зал целиком, найду 7 тысяч фанатов. И заполнил. При помощи «Камолота», который привлек молодежь.
Концерт прошел отлично, был полный зал, артист стал звездой. Мы потом шутили, что Джахонгир Абидович за $20 000 устроил пиар-шоу для студентов. Это был мой первый денежный факап, если мы про это говорим. Он был в Akfa и деньги были не мои.
А свои терял по-крупному?
Да. Я работал в типографии, когда коллега предложил мне стать партнером в бизнесе. Мы занимались производством рулонных самоклеющихся этикеток. Наша компания в какой-то момент стала одним из лидеров на рынке с огромной клиентской базой.
Клиенты все крупные и серьезные. Работаем по предоплате. Но тут я узнаю, что товар не отгружен, сырья нет, склад пустой. Мы должны большие суммы всем поставщикам сырья, есть еще большой кредит. По документам за всем этим стоит Азизбек Юсуфов.
Фото: Евгений Сорочин / Spot
Ты подписывал все документы не глядя?
Не в этом дело. Я был учредителем, а в то время было такое, что к директорам не предъявляли претензий, так как смотрели, кто владелец.
Я был в Москве, когда мне позвонили и спросили, где мой партнер. Я ответил, что он в Ташкенте, а мне говорят, что он тоже улетел в Москву, и спрашивают, не вместе ли мы. Потом мы встретились с этим человеком уже там. Он мне рассказал какие-то сказки и ушел.
Я возвращаюсь в Ташкент — был сентябрь 2013 года, у меня только родился сын Отабек, я взял в ипотеку квартиру, за которую мне каждый месяц надо было выплачивать.
Сначала, помню, происходила какая-то суета — офис, банк, люди, встречи. Потом в один момент осознаю, что должен $113 000. Очень хорошо помню тот день. Это была сумма без учета кредитов. В совокупности с процентами и выплатами мой долг составлял больше миллиона долларов.
Ко мне заходит директор и просит организовать только сырье. Заказы были, все работало, не было только сырья. Я стал обзванивать поставщиков, все попросили сначала закрыть долг.
Я был должен всем. На счету ничего не было, все снял партнер и улетел с этими деньгами. Позже обратился к человеку, которому тоже был должен, попросил помочь. Мы вместе начали всё восстанавливать.
Я полетел в Москву к поставщикам бумаги, рассказал ситуацию, как есть. У компании не было долгов перед ними (тогда импортные контракты напрямую не заключались, потому что не было конвертации. Делалось все через третьи компании, в том числе офшорные) и мне удалось убедить ребят из Москвы продать нам бумагу по сложной схеме.
Но чтобы купить бумагу нужны деньги. Я снова обратился к своему знакомому, который занимался оптовой торговлей, убедил его купить бумагу и продать нам ее в рассрочку. Я сам стал гарантом, хотя за душой у меня не было ничего.
В итоге нам привезли бумагу, отдали ее в рассрочку. Мы выполняем заказ, оплачиваем этот долг. Так мы отработали год.
Мои долги никуда не делись, но компания хотя бы продолжила работать. Я ничего не зарабатываю, все так же должен людям денег. Один из них, кстати, теперь работает вместе со мной.
Некоторым я просто отказался возвращать долг, потому что мой бывший партнер брал у них суммы с условием выплачивать 20−30% сверх долга ежемесячно. За это время они на самих процентах заработали больше, чем дали. Я сказал, что больше денег я им не дам.
Фото: Евгений Сорочин / Spot
Не угрожали?
Всякое было. Я и с кавказцами выяснял ситуации, и с органами были разбирательства.
Что было дальше?
В какой-то из дней мне позвонила супруга и попросила купить памперсы и лекарства ребенку.
В тот момент я четко осознал, что у меня в кармане нет денег, чтобы купить самое необходимое. Конечно, нашел и деньги, и лекарства принес, но тогда у меня в голове прозвенел какой-то звоночек. Я понял, что мне нужен еще заработок, иначе дальше будет хуже.
Видел выход только в найме — больше никак я не мог бы заработать. Что я умею делать? Маркетингом заниматься, больше ничего. Это был 2014 год, люди не знали, кто такой маркетолог. Такого огромного спроса, как сейчас, на спецов еще не было.
Тут узнаю от знакомых, что крупный производитель мороженого Imkon PLUS ищет маркетолога — их американские партнеры приехали и удивились, как такой большой завод может работать без коммуникаций с клиентом.
Первое собеседование прошло в сентябре 2014 года, работать я там начал уже в ноябре. Все это время я встречался с руководителями и объяснял им, кто такой маркетолог, чем он занимается и где может быть полезен.
На какую зарплату ты согласился, если не секрет?
$1500.
В 2014 году?
Ага. Оплата была фиксированной, в живых долларах, поэтому считаю, что это было неплохим началом. По крайней мере, я понимал, что этого мне будет хватать на ипотеку, семью и расходы.
Параллельно типография продолжала работать. Я утром приезжал в Imkon, работал до вечера, потом ехал в типографию. Люди, кому я все еще был должен, стали требовать деньги.
В итоге все закончилось тем, что…
… мне позвонили и сказали, что есть человек, который хочет купить типографию. Тогда мне просто повезло. Поверишь или нет, но мне предложили ровно ту сумму, которую я был должен, да еще и банковские кредиты тоже перешли к ним. Само собой, я сразу согласился на сделку, без торга.
По частям забирал свою долю, как получал деньги сразу возвращал долги. Когда отдал последний долг, я сел в машину друга и просто разрыдался. Долго плакал. Друг улыбнулся и спросил, что случилось. Я сказал: «Все деньги ушли». Мне стало легче. Поэтому я не боюсь больше терять деньги.
Деньги — это инструмент, благодаря которому ты живешь лучше. Я не верю тем, кто говорит, что можно быть счастливым без денег. Хотя… наверное, можно, просто с деньгами это сделать легче.
Я смотрю на своих ровесников, кто лучше меня, и стараюсь стремиться к этому уровню. Стараюсь быть лучше, зарабатывать больше. Но, если так случилось, что я потерял, значит, так и должно было быть.
Что произошло с твоим бывшим партнером после?
Он уехал. На него открыли уголовное дело, его относительно недавно поймали в России, отправили в Узбекистан. Здесь он отбыл срок.
Когда вышел на свободу, сам мне позвонил и попытался даже шантажировать, намекал, что есть его доля в проданной компании. Я ему предложил сесть за стол и поднять все расчеты, чтобы окончательно выяснить, кто кому что должен. Он ничего не смог ответить, дальше этот разговор продолжать было бессмысленно.
Потом еще пару раз случайно виделись. Помню, как-то я приехал к клиенту, потенциальному рекламодателю, увидел там бывшего партнера и решил больше туда не ходить. Такой клиент мне не нужен.
Что ты чувствовал в тот момент, когда осознал, что он тебя обманул?
Во время встречи в Москве я ничего не чувствовал. Почувствовал, когда вернулся уже в Ташкент. За деньги я не боялся, мне было страшно за супругу и детей. Я понимал, что меня могут посадить, ответственность была на мне. Я задавал себе вопрос: «Кто тогда будет содержать мою семью»?
Фото: Евгений Сорочин / Spot
Мои родители и брат, конечно, помогли бы, но я представлял, в каком состоянии они бы были, если бы так случилось.
Когда у нас были проблемы с органами, я ходил на допросы. Времена были такие — бизнесмен не считался бизнесменом, если его хоть раз не вызывали в органы. Иногда задаюсь вопросом, где сейчас тот человек, следователь Генеральной прокуратуры, который вызвал тогда и угрожал, что посадит меня «на бутылку». Он меня спрашивал: «Ты женат?». Я говорю: «Нет». На что он мне ответил: «И не женишься. Сейчас отсюда выйдешь в таком состоянии, что даже и жениться не сможешь».
Выходишь из таких мест и первое желание — уехать из страны навсегда. Это было нормально. Поэтому когда произошел коллапс с компанией, мне было страшно за ребенка. Особенно за него.
Злился?
Да, какое-то время, потом отпустило. Это был уже не первый раз, когда по его вине деньги не доходили до партнеров. Схема была все та же.
А как супруга отреагировала на ситуацию?
Я ей очень благодарен. Мне с ней очень повезло. Я не идеальный муж, у меня очень сложный характер, много недостатков, но она все выдержала.
У нас не было денег, а мы сидели и смеялись. Единственное, что в те времена для меня было принципиальным, это сделать так, чтобы у моего ребенка каждый день была еда и подгузники.
Были периоды, когда денег совсем не было. Жена продавала старые вещи из дома, чтобы хоть на что-то жить. Жена была единственным человеком, который всегда был в курсе всего, что происходило.
Она видела, как ты плачешь?
Я очень сентиментальный человек, но она никогда не видела, чтобы я плакал из-за трудностей. Я могу заплакать от удовольствия, от радости. Я плачу, когда вижу, как наши спортсмены побеждают. И тогда, в машине друга, я плакал не из-за факапа, а от того, что смог наконец решить проблему.
Что ты делаешь, когда узнаешь об ошибке?
Взрываюсь сразу же. Поэтому у меня дома всегда под рукой успокаивающий чай, а в холодильнике лежат лимоны. Это мне помогает.
Эта черта характера как-то сказывается на сотрудниках?
Да, сказывается, но я уже научился себя сдерживать. Мой партнер тоже взрывной. У нас с ним есть договоренность успокаивать друг друга, когда происходят такие ситуации. Если мы взрываемся одновременно, то это плохо, поэтому стараемся так не делать.
Но если я взрываюсь, то начинаю рвать и метать. Это происходит быстро, но так же быстро я остываю. Могу кого-то обидеть, но потом обязательно попрошу прощения. Мне нетрудно сказать: «Извини. Я был не прав». Многие мои знакомые говорят, что нельзя так делать, но я делаю.
После этого я сажусь и пытаюсь придумать, как исправить ситуацию. Потом уже ищу причины, почему случился факап, чтобы больше не повторять этого. Часто сталкивался с тем, как люди сначала ищут виновного вместо того, чтобы быстро исправить ситуацию. Это неправильно.
Как ты считаешь, где ты был успешен в качестве наемного работника?
В Imkon и LeBazar. В первое место я пришел работать, когда компания была лидирующей на рынке, это 2000−2010 годы. Лидирующей, но со старой формацией, работающей через дилеров и так далее.
С позиции производства у этой компании все было отлично, но когда поменялся рынок, они не смогли под него подстроиться и начали сильно терять.
Когда я пришел туда, мы провели исследование, после которого было принято решение менять стратегию. Нам надо было иметь собственную дистрибуцию, вкладываться в холодильники и самим до каждой точки довозить мороженое.
Так мы могли контролировать процесс от А до Я, выводить на рынок новый ассортимент. Может где-то я не смог «затащить», но за меня эту линию довели ребята из команды, которую я набрал.
Сейчас у них всё хорошо. Я слежу за ними. Я всегда слежу за компаниями, к которым я имел какое-то отношение.
Фото: Евгений Сорочин / Spot
Как ты пришел в LeBazar?
Я работал в Imkon и понимал, что хочу что-то большее. Хочу что-то поменять.
В один из дней мне написала Хилола Сулейманова: «Азиз, представь, что у тебя онлайн-бизнес. Как бы ты его продвигал?». Я все четко расписал по пунктам, а она потом мне сообщила, что со мной свяжется Ботир Арифджанов, у него новый проект.
Мы встретились, чтобы обсудить предложение, но я отказался — это был июнь, разгар сезона в Imkon, так что я не мог уйти из компании в такое время. В сентябре он позвонил мне снова, мы встретились, обсудили все и решили сотрудничать.
В октябре, когда я перешел в LeBazar, передо мной стояла задача сделать аналог Amazon. Стали подключать много вендоров: Bellstore, Chopar, Les Ailes и так далее. Мы исходили от аудитории (женщины), поэтому вели переговоры с точками общепита, магазинами игрушек и косметики.
Потом меня поставили перед фактом: всех отключаем, остается только korzinka.uz. Мы превратились в службу доставки одной сети супермаркетов, это и сейчас так.
Можно позиционировать себя как угодно, говорить, что это интернет-магазин, но важно то, что происходит в подсознании людей. А там сейчас месседж «LeBazar — служба доставки korzinka.uz».
То, что хотели изначально сделать LeBazar, сегодня делает Express24. Кстати, за время, что я проработал там, количество заказов увеличилось почти в 20 раз.
Разве это не связано с ростом рынка?
Росли мы за счет маркетинга. Рынок и сам рос, конечно, но не такими темпами, как сейчас.
Я не планировал уходить. Понимал, что когда-то я уйду в свой бизнес, но не так скоро. Просто внутри компании всё сложилось так, что мое видение не совпадало с видением руководства.
Это первая причина. Вторая — я привык работать с масштабными вещами, которые будут влиять на миллионы людей. Я хочу работать с такими проектами.
Фото: Евгений Сорочин / Spot
Ты имеешь в виду то, что привык к большим бюджетам?
Я привык к большим объемам работы. У меня был период в Imkon, когда мой бюджет составлял 0 сумов.
А что мешало в LeBazar создать большой объем работы?
Масштаб бизнеса мешал. Он сводился к тому, что мы в одном городе доставляем продукты из семи магазинов одной сети. Твоя аудитория ограничивается клиентами сети. Попытки открыться в другом городе сводились к инвестициям, которых не существует.
Так мы решили прекратить сотрудничество. Это не было ни увольнением, ни демаршем. Только взаимная договоренность двух сторон о расторжении, но я с ними до сих пор в очень хороших отношениях.
Там было много эмоций?
Эмоций было много всегда. Я считаю это нормально. Даже то, что разговаривали иногда на эмоциях, тоже нормально. Просто мы не совпадали во мнениях.
Не страшно было уходить? Я знаю, ты не искал работу, чтобы пойти куда-то в наем.
Совру, если скажу, что не боялся, но у меня была больше тревожность. На тот момент у меня были какие-то накопления, которых хватило бы на полгода.
Помогало понимание того, что на рынке большой спрос на маркетинг. Сейчас уже люди понимают, что это такое и для чего он нужен.
Специалистов, которые реально профессионалы в маркетинге, мало. Мы все друг друга знаем, нас меньше, чем компаний, готовых платить.
Ты считаешь себя топовым маркетологом?
Я считаю себя хорошим маркетологом, который всё время учится. Когда я ушел, я не стал писать об этом на Facebook. Мы об этом договаривались с Ботиром.
Я улетел в Мурманск на три дня — там я должен был вести турнир «Что? Где? Когда?». У меня было много свободного времени и я смог привести свои мысли в порядок.
Приехал оттуда с абсолютно чистой головой. Поговорил с руководством и написал об уходе в Facebook. Не ожидал, что поступит столько предложений о работе.
Фото: Евгений Сорочин / Spot
Ты не принял ни одного?
Я решил для себя, что месяц точно никаких решений принимать не буду.
Сколько было предложений?
Может 30−40, может больше. Предлагали на full-time, но в это время у меня состоялся разговор с партнером.
Вы с ним друзья?
Да. Очень близкие.
Но у вас тогда же не было бизнеса. Это было разговор больше с другом?
Да. Он мне сказал одну вещь: «Я столько за тобой наблюдаю. Когда ты приходишь в компанию, ты рассказываешь, что принес столько-то денег. При этом ты даже одного процента сам не получаешь. Что тебе мешает эти таланты применить для себя?».
У тебя разве не было никогда бонусной системы?
Бонусная система была, но в совокупности это даже не один процент от того, что мы заработали.
Я увидел спрос и сам себе сказал: «Что мне сейчас мешает открыть компанию и заняться консультацией клиентов? Я ведь могу набрать людей в команду и продавать услуги на постоянной основе».
Пока мы разговаривали с ним, эта мысль крутилась в моей голове — «Я могу заняться аутсорс-маркетингом». Сейчас у меня есть градация клиентов: с кем-то по рекламе, кого-то я консультирую, а с кем-то на аутсорс работаю.
Друг предложил мне создать новый бизнес-проект. Так мы придумали Mirror Management.
Зачем тебе бизнес в рекламе, мы же все знаем, насколько этот рынок сложный. Мы все понимаем, что объемы где-то поделены между агентствами. У отрасли рекламы есть некий кризис доверия. И ты сознательно зашел туда.
Мы смогли зайти на рынок с точки зрения взаимоотношений с клиентами. У нас четкий фокус. Мы не работаем с такими крупными компаниями, как Nestle, Coca-Cola и так далее.
Точнее, мы будем работать, если они придут, но сейчас наш фокус — малый и средний бизнес. У них отсутствует маркетинг, они чаще всего стреляют по рекламе и смотрят на продажи.
Я не спрашиваю у клиента, чего он хочет. Я сам ему предлагаю идеи, исходя из его аудитории, продукта и бюджета. Называю каналы и площадки размещения и сколько пользы это ему принесет.
Ты не берешься сразу за дело, когда к тебе приходят и говорят: «Я хочу на ZO’R TV»?
Такое тоже бывает. Я говорю: «Окей, но может тебе этот телеканал не нужен? Может тебе достаточно MY5, несмотря на то, что у ZO’R TV охватов больше?»
Вернемся немного назад. Ты ушел из найма, не хочется обратно? Стабильность, хорошая зарплата в месяц…
Год или полтора назад меня пригласили в GroundZero на встречу, там проходил нетворкинг-вечер на тему «Что лучше — быть наемным сотрудником или человеком, работающим на себя?»
Могу сказать одно: за 2020 год, по сравнению со всеми моими годами наемного сотрудничества, я намного больше работал, намного меньше видел семью и почти не спал. Сын каждый вечер практически со слезами звонит и спрашивает, когда я приеду домой.
Если человек хочет перестать видеться с семьей, приходить глубоко ночью и уходить рано утром, хочет перестать проводить вечера с друзьями в чайхане, быть постоянно под давлением конкурентов и сотрудников, иметь колоссальный груз ответственности за команду, работу, партнера, обязательства, то пусть он попробует стать предпринимателем. Пусть идет в бизнес.
Если вам хотя бы один из этих пунктов не подходит, работайте стабильно наемным сотрудником, получайте свою зарплату.
Дело ведь в образе жизни. Либо ты получаешь от него удовольствия и живешь в нем, либо это не твое. Я сейчас понимаю, что мне хорошо.
Есть разный тип людей: кто-то работает с 09:00 до 18:00, получает 2 миллиона сумов и кайфует от этого. Я не говорю, что это правильно или нет. Это нормально.
Я сейчас могу себе позволить уйти работать наемным сотрудником. Работать нормированно, каждые выходные проводить с семьей. Но я не хочу так работать. Я хочу больше.
Цена не слишком высокая?
Высокая, но я так хочу.
У твоих детей сейчас есть в принципе всё, но нет папы. Он есть, но его нет столько, сколько хотелось бы папе и им. Ты не боишься, что Отабек лет через 15 после заговорит об этом?
Нет, он так не скажет. Я не считаю, что я мало времени провожу с семьей. Стабильно каждое утро я отвожу сына в школу. Поэтому папа и просыпается в 6 утра.
Фото: Евгений Сорочин / Spot
По-твоему этого достаточно?
Папе можно проснуться и в 9 утра, а потом пойти на работу. Но папа просыпается в 6 утра и отвозит сына к 8 часам в школу. Папа каждый вечер общается с сыном, не считая тех дней, когда я прихожу глубокой ночью. Как минимум, по телефону или в Telegram мы есть. На выходных я все время провожу с семьей.
Дочка еще маленькая, ей только 2 года исполнилось, так что мы с ней пока в эту фазу не успели перейти.
Вернемся к факапам. Тебе надо поговорить с партнером или с кем-то из команды, чтобы решить проблему. Тебе сложно или нет? Что ты обычно чувствуешь?
Ничего не чувствую абсолютно. Мысль одна — скорее всё исправить. Там, где я могу это исправить сам, я стараюсь сделать сам.
Сделал все, а потом уже говорю, что исправили. Если это то, что я не могу исправить и мне нужна чья-то помощь, то я звоню партнеру или кому-то еще и назначаю встречу. Объясняю ситуацию и предлагаю решение. Начинается обсуждение.
Сколько твои ошибки стоили лично тебе и сколько твоим работодателям?
Свои — больше миллиона долларов. Работодателя под сто тысяч долларов общее.
У тебя достаточно непривычная точка зрения относительно Джахонгира Абидовича. Ты его называешь своим учителем. Чему ты у него научился?
Это точка зрения тех, кто его знает по работе. Я не знаю, считает ли он меня своим учеником или нет, но я к этому человеку отношусь как к учителю. У него я научился, в первую очередь, духу.
Весь этот хайп, связанный с его фразой «потому что духа нет», подняли те, кто никогда не будет бизнесменом. На самом деле, это золотые слова. Он прав. Для того, чтобы идти в бизнес, особенно в Узбекистане, нужно иметь дух. Дух в том, что ты берешь ответственность не только за себя и за свою семью, но и за людей, которым ты даешь работу, за людей, с которыми ты сотрудничаешь, за людей, которых ты будешь обслуживать.
Второй момент. Для того, чтобы заниматься бизнесом, не нужно быть условно отличником в школе — у тебя должны быть бизнес-знания. Ты можешь не знать, как решить теорему Пифагора, но ты должен знать законы рынка и понимать, как и что работает. Джахонгир Обидович 15 лет назад был одним из первых, кто понимал это.
Он быстро принимает решения. Он любит делегировать. Он оказывал доверие молодым. Он брал человека и ставил его на проект. Он доверяет. Ему нужен результат. Всегда готов помочь. За любой помощью ты мог обращаться.
Очень строгий руководитель. Мог сильно отругать. Но при этом ты всегда понимал за что. Есть ошибка и ее надо исправлять.
Ясно. Ну и завершаем по традиции фразой. «Цена провала высока, но…
— … при правильном подходе она окупается".
